"Пограничник с ложкой  практически непобедим".

И не то, чтобы погранвойска плохо снабжали. Просто исстари в Армии было такое явление, которое, разведя руками, можно охарактеризовать одним словом: воруют. И не слабо, скажу я вам. От нашей столовой вереницами тянулись "родственники-сваты-кумовья-знакомые", нагруженные сумками с предназначавшимися нам крупами, картошкой, сахаром. Иногда они для этого использовали даже велосипеды, поскольку на себе утащить не могли. И все это было на уровне заведующего столовой, а там, возможно, и до зама командира части по продовольствию недалеко. Потому порции были чрезвычайно маленькими, что приводило к вполне понятному при таких условиях делу – краже лишней тарелки каши или куска хлеба. И горе было тому духу, которого поймают. Гражданские повара поднимали такой вой, особенно один повар-мужик – он даже поварешкой замахивался. Если же ловили деды, то расплата была забавной только на первый взгляд. Это называлось "накормить": голодному солдату под угрозами приходилось съесть несколько полных тарелок этой баланды. Чаще всего это заканчивалось рвотой или долгими и бурными заседаниями в "долине семи водопадов". 

Не обошло это удовольствие и меня (часть своей посылки я скрыл от дедов, чтобы поделиться только с близкими товарищами). Сначала меня заставили съесть практически всю свою посылку (радость от обилия сладкого быстро пропала: запивать заставили сгущенкой, язык быстро распух, начало тошнить). Потом в столовой накормили так, что содержимое желудка – первый раз такое почувствовал – подступало к горлу и при наклоне грозило вылиться. После приема пищи последовало упорное двухчасовое физо, во время которого я думал, что закончусь. Тошнота опять подходила к горлу, но я бежал, приседал – лишь отжиматься не мог. Отжимания по моей просьбе мне заменили приседаниями. Было очень плохо, но принципиально не хотелось ныть перед дедами, которые время от времени подшучивали надо мной. 

Собственно то, что нам давали, и едой-то нельзя было назвать. Тут как нельзя кстати подходит выражение "прием пищи". Иногда в супе мы находили червей и жучков, но этот факт абсолютно не влиял на аппетит. Помимо качества еды интересна была и система приема пищи. На заставу отводилось 20 – 30 минут. Первыми для сержантов еду брали "шарящие воины" (всем давали один поднос на двоих, так как их не хватало), они садились с сержантами и кормились объедками с "барского стола". А свободные места рядом с ними становились порою предметом ожесточенных ссор. Потом еду брали все остальные. И пока последний не сел, никто, кроме сержантов, не приступал к приему пищи. Команда "К приему пищи приступить" тут же заглушалась быстрым стуком ложек, заглатыванием обжигающей пищи даже без пережевывания, тонула в голодных взглядах по чужим тарелкам. Разумеется, сержанты, начиная есть первыми, доедали быстрее всех. Покончив с сюрпризами армейской кулинарии, они пили чай, обводя хищными взглядами вовсю чавкающую заставу. Это был сигнал, что скоро будет команда на выход. И как только мы принимались за хлеб с маслом (его у нас называли "осколок счастья"): "Вторая, встать! Выносим посуду, выходим строиться!" Недоеденный "осколок" приходилось кидать в вылизанную тарелку. Особо сообразительные первыми выносили подносы с грязной посудой и там, у мойки, доедали. 

Небольшое количество еды, спешка в приеме пищи и колоссальные физические нагрузки приводили к постоянному, всепоглощающему чувству голода. В Армии даже термин такой есть – "нехватка". Именно нехватка заставляла бросаться голодных курсантов на все, хотя бы отдаленно напоминающее пищу, что привело к нескольким случаям отравления у нас в учебке. Частенько я и сам с жадностью набрасывался на сырую капусту, лук или буряк. Я даже "пробил" (украл) себе ложку, чтобы независимо от заставы можно было где-то перекусить (все ложки хранились у "лошкаря", который мыл их и выдавал только в столовой). 

Возможность наесться до отвала появлялась лишь в наряде по столовой, куда просились все подряд. Рвущая крышу нехватка саранчой натравливала исхудавших бойцов на обильные остатки. И мы жрали – жрали до боли в животах – стараясь наесться на недели вперед. После наряда в строю те, кто в наряд не попал, еще около двух дней брезгливо морщили нос, отпуская упреки в нашу сторону. Причина была (ага, и с каждым порывом ветра она была все ощутимее). А бывший наряд довольно рыгал и умиротворенно улыбался, поглаживая набитое пузо. Голод уже никого не мучил, и все мысли были заняты тем, где бы напастись бумаги. 

Еще долго после Черкасс я боролся со своей "нехватурой". Я носил в нагрудном кармане ложку, боясь пропустить хоть одну возможность лишний раз поесть. И только вернувшись из отпуска, я успокоился, осознав, какой дрянью нас кормят. Но до сих пор с ужасом вспоминаю, как просыпался в учебке от боли в желудке и с тревогой думал, а скоро ли завтрак?