На самом же деле мероприятия по чистке картошки происходят не настолько часто, как я думал. Как говорится, редко - да метко. И это даже не наряд, а так – работы. Иногда за счет личного времени на сон. Вот и представьте: в учебке 4,5 тысячи голодных рыл и всего две столовых. Мы чистили для одной из них на две с лишним тысячи ртов. Сколько ж это картошки лысой сделать надо? Оказалось, до фига…

Интересный психологический момент: как же тяжело мне было дома начистить кастрюльку картошки, но когда попал в Армию, нам давали на 10-15 человек больше центнера и тупые ножи – и ничего, справлялись. Правда, к концу чистки мы натирали порядочные мозоли и начинали ненавидеть этот вид корнеплодов. Зато после этого сразу понимаешь, что все трудности в жизни – субъективны и относительны.

Рассказать же захотелось об одной волнующей чистке картошки, которая после попадания в учебку неслабо подняла мне боевой дух. Во-первых, сразу стоит отметить, что чистка картошки является всего лишь рутинным занятием, которое по очереди распределяется между подразделениями. Это значит, что если ты сегодня был на чистке и лег спать на час-два позже, это не означает, что завтра ты не заступишь в наряд (с изучением обязанностей, подготовкой к наряду, разводом на плацу и сутками веселого времяпрепровождения с работами, уборками и докладами офицерам). Во-вторых, существует такая традиция: картошку в Армии принято чистить кубиками – с целью экономии времени. Да и просто под самый конец очень спать хочется. Только шакалы* об этом знать не должны были.

В тот раз нас отправили на продовольственные склады, где хранились - не в особо хороших условиях – все съестные припасы нашей части. Однажды точно также мы разгружали мясо из морозильников. Сизые туши имели штамп с указанием пятьдесят или шестьдесят какого-то года. "Стратегический запас!"- сказали нам тогда. А мы подумали, что мясо столько не живет.

Пришли мы на склады. Заведующий складом (вроде какой-то старший прапорщик) показал нам на ящики с гнилой картошкой и велел их забирать в столовую. На возгласы: "Она ж гнилая". Он ответил по-военному лаконично: "А куда ее девать?" Девать действительно было некуда: выкидывать государственную собственность нельзя – можно приравнять к вредительству, потому ее, как обычно, решили скормить голодным курсантам. Гурьбой мы толкали телегу с нагруженными ящиками в сторону столовой, и по лицам моих товарищей можно было прочесть легкое недоумение.

Мое же настроение и на этот раз было абсолютно противоположно коллективному. То есть когда нам дали кучу гнилой картошки, от которой воняло говном, я даже повеселел. Мухи и черви нисколько не смущали меня, а стоны и торопливо зажатые носы проходящих мимо людей только заставляли улыбаться. Ведь они всего лишь проходили мимо той комнаты в самом конце столовой, которая отводилась под чистку овощей, а мы тут сидели и пытались перебить эту вонь тупыми солдатскими шутками. Но не от этого мне становилось радостно. Я наконец-то попал туда, где было так же "хорошо", как и у меня на душе перед уходом в Армию. И теперь ощутил (и особенно носом), что я по-настоящему в г… в Вооруженных Силах. Причем запах рук, не смотря ни на какие моющие средства, напоминал мне об этом еще много дней - вместе с червями в супе. Но нам они совершенно не портили аппетит.

Шакалы* - являлось у нас общим названием для офицеров-прапорщиков. То ли из-за серой формы, то ли из-за специфического отношения к нам, рядовому составу.