Горы, горы, Закарпатье.
С неба вечно что-то льет…
(припев к песне, которую я написал и успешно посеял) Привезли нас ночью. Шли к отряду от вокзала какими-то кривыми переулками, потому сам город произвел на меня загадочное впечатление. Воинская часть, после Оршанца, выглядела весьма убого. Говорят, раньше это была женская тюрьма. Если и так, то была она совсем небольшая: совмещенный 4-этажный корпус штаба и казарм в форме буквы Г, плац в половину оршанецкого, компактная столовая да спортгородок уплотненной формы. Рядом с плацем напротив штаба находились традиционные погранстолб с флагштоком и скромного вида трибуна. Что самое неприятное, "удобства" от казармы были аж по диагонали через плац. Сам отряд занимал площадь двора средних размеров. Мрак. Из дырки попали в отверстие. Ладно, ко всему привыкает человек.
Своих мукачевских дедов я едва застал. Просто мы, специалисты, проходили самый долгий курс обучения, потому приезжаели на постоянку позже всех. Так что в роте осталось всего несколько дедов – да и те были какие-то тихие. Наверное, они были самыми "залезшими" ("залезшими в залупу" – попавшими в немилость к начальству). Первое же мнение о гусях было, что ребята они нормальные. И как и мы, они тоже не любят наших дедов. Начальство же оказалось не в меру "квадратным". Особенно замполит нашей инженерно-саперной роты л-нт Стеблюк. Он замучивал нас изучением уставов и обязанностей ,доставал заправкой коек, ставя нам в пример кровати дедов и гусей, которые были заправлены и отбиты порой намного хуже наших. "Куда мы попали?" – только и оставалось нам думать. Вместе с одним сослуживцем я серьезно решил проситься на границу.
Где-то в это же время вызвал меня к себе л-нт Стеблюк и спросил:
- Стенгазету нашу видел?
- Видел, - кивнул я и презрительно ухмыльнулся, потому как газетка выглядела исключительно убого.
- Сможешь так нарисовать? – пытливо посмотрел на меня замполит.
- Смогу даже лучше, - уверенно ответил я.
- Лучше? – казалось, он слегка удивился такому самодовольному ответу.
Вот после такого диалога я и стал официальным художником инженерно-саперной роты. Само собой, о границе теперь не могло быть и речи. Никто бы меня туда не отпустил.
Поначалу эта работа меня шокировала. Стеблюк, наверное, решил сделать из меня типографский станок. Он требовал от меня все новых и новых "Блискавок" и "Бойових аркушiв", не стесняясь заставлять меня рисовать и после отбоя. "Работа должна продолжаться", - эти его слова я запомнил навсегда. Тогда мысли о замполите были у меня исключительно тяжелые. Но позже я изучил его – пришлось – что позволило мне предугадывать его поступки и, сочетая соблюдение дистанции, уставной вежливости и уместного юмора, добиваться нужных мне результатов. В одном он был однозначно не прав: он требовал уважения к своим звездам на погонах. А как сказал ст. л-нт Володарский, командир нашего 1 взвода, нельзя уважать звезды, не уважая человека. Но скажу честно, с замполитом мы сработались. Хотя в процессе притирки мне и пришлось несколько раз по его приказу пидорить взлетку с щеткой и мылом в качестве наказания. ("А сейчас товарищ боец берет мыло, щетку и ебашит до посинения!" – эту его стандартную фразу у нас в роте знали все наизусть.)
Но служба солдата не ограничивается одним начальством – с другой стороны нас ждали деды. Одно из самых ярких впечатлений от общения с ними был Перевод, то есть процесс перевода из духа в бумажного деда, что несколько повышало мой армейский статус. Теоретически "ритуал" проходил несложно. Молодой заходил в каптерку. Следовал длинный диалог, в котором дед много раз задавал лишь один вопрос: "Нахуя?" А дух должен был отвечать строго предусмотренные причины. Далее начиналось "вышибание духа" – фактически избиение. Но наносились удары легко, чтобы не было проблем с начальством (не то что в учебке, когда переведенные были вынуждены прикладывать к заднице мокрые полотенца и долго прятать синяки по всему телу). В завершение обряда меня должны были бить по жопе портупеей с советской медной бляхой. Количество ударов равнялось 18 – по числу месяцев службы. К ним добавлялись "штрафные очки" – сколько затупишь, отвечая на вопросы. Я не ответил на 3 "подъебки" (каверзных вопроса), но деды обсчитались и сказали не 21, а 23 удара. Разумеется, я решил с дедами не спорить. Замечу, что при процедуре должен был присутствовать "свидетель" – тот самый с-нт Горщинцев. Он тихо сидел в стороне и смотрел, как мою задницу бьют бляхой, усеивая мое седалище звездами с серпом и молотом. Что поделать – традиция. Добросовестно отсчитав 23 удара, я подорвался со своего места с церемониальными воплями: "Я дед, я дед! Спасибо дембелю за деда!" Деды пожали мне руку, похлопали по плечу и, приоткрыв дверь, тихо позвали: "Следующий". Словно дело происходило на приеме у какого-нибудь терапевта. Но мне уже было все равно ,потому что я был уже не духом, а настоящим бумажным дедом, то есть на одну выстраданную ступеньку в нашей иерархии выше.
|
